Время золота, время серебра [сборник] - Сергей Раткевич

Левая рука Хьюго выметнулась, как атакующая змея. Пальцы обхватили шею Томаса. Томасу показалось, что у него на горле захлестнулась удавка.

— Ты посмел тронуть Полли? — выдохнула бездна.

Правая рука коротышки отодвигалась медленно и страшно. Как осадное бревно. Томас стоял на коленях, глотая слезы, с ужасом глядя на живой таран, нацеленный ему в голову. Он знал, что его голова не выдержит. Крепостные ворота, и те не выдерживают! Где ж тут обычной-то голове выдержать?!

Проклятый карлик! Гад! Гад! Сволочь! Убийца!

— Пощади! — пискнул Томас.

— Нет! — выдохнула бездна.

— Пощади! — вслед за Томасом повторил герцог, хватая Шарца за руку, успевая в последний момент.

— Нет! — выдохнула бездна.

— Пощади, я тебе как герцог приказываю!

— Нет!

Напрягшийся, побагровевший от натуги герцог двумя руками сдерживал живое осадное бревно. Глядя, как дрожат могучие руки милорда, Томас с ужасом осознавал — надолго его светлости не хватит. Потому что, будь ты хоть сто раз великий воин, в одиночку таран не удержать.

— Я тебя как друга прошу! — прохрипел герцог.

— Как друг ты не можешь просить такого! — грохотнуло ужасное божество возмездия. — Он оскорбил мою женщину! Оскорби он твою — я размазал бы его кишки по потолку замка! Как смеешь ты просить пощады для него?! Нет!

— Ты нарушишь мое слово! Покроешь меня позором! Остановись! — как последний аргумент выкрикнул герцог.

— Нет! — выдохнула бездна.

— Пощади! — подбегая, выпалила задыхающаяся Полли.

— Что? — поинтересовался петрийский разведчик Шарц.

— Он ничего мне не сделал, правда-правда! Это я его побила! Да ты на рожу-то его погляди!

— Он, правда, тебя не обидел? — встревоженно спросил Хьюго Одделл, шут и доктор.

— Он хотел, хотел… да только я сама его обидела! — спотыкаясь, выговорила Полли.

— Правда-правда! — подтвердил герцог. — Тьфу ты! С вами совсем свихнешься! Милорд герцог тараторит, как горничная… Стыд-позор, до чего вы меня довели!

— Прошу прощения вашей светлости! — склонил голову Хью Одделл. — Кажется, я позволил себе забыться и употребить по отношению к вашей светлости неудобосказуемые слова и выражения…

— Пошел к черту! — выдохнул герцог. — Употребляй, что хочешь! Не понимаю, как мне тебя удержать-то удалось? Думал, сейчас лопну с натуги. Если б не Полли — точно бы лопнул.

— Виноват, — вздохнул Шарц.

— Нет, — покачал головой герцог. — На твоем месте я поступил бы так же.

— А на своем? — спросил Шарц, разжимая пальцы. Томас со стоном сполз на пол.

— А на своем я — герцог. Мое дело судить, а не мстить.

— Тяжелая у вас, у герцогов, работа, — вздохнул Хьюго.

— А ты еще мою цепь хотел, — усмехнулся герцог.

Томас вытаращил глаза. Герцог был готов отдать коротышке герцогство, да только тот не согласился! Да что же это деется-то, люди добрые?! Вот и Полли он ему отдал. Томас, было грешным делом, думал, что его светлость для себя приберегает соблазнительную служаночку. Вот будет госпожа в положении, то да се, тут-то милорд и утешится. Раз утешится, два утешится, а там, глядишь, и Томасу перепадет. Верным слугам ведь завсегда с господского плеча подарки делают. ан нет! Хьюго — и никому больше! А ведь карлик-то этот и у госпожи роды принимал. Не иначе как и ее голой видел. Да только ли видел?! Мысли Томаса понеслись галопом. Он пришел в ужас.

— Да ну ее, эту вашу цепь, она только шею натирает, — отмахнулся Хьюго.

"Герцогская цепь ему, видите ли, шею натирает! Да кто ты такой, сволочь?!"

— Страшный ты человек, Хью Одделл, — покачал головой герцог.

— Да уж не страшней вас, милорд, — ухмыльнулся коротышка.

И два "страшных человека" громко расхохотались.

Полли только головой покачала.

— Томас! — резко сказал герцог.

Тот аж подскочил.

— Лежать! — скомандовал герцог. — На брюхо, скотина такая! Теперь слушай… я спас твою жизнь — и только. Спасти твою честь не представляется возможным ввиду ее отсутствия. Так вот, поскольку чести у тебя нет и не было, ты не смеешь пользоваться ногами, как все честные люди. По крайней мере, в пределах моего замка — не смеешь. За ослушание тебе отрубят голову. Выберешься из замка — дальше твое дело. Все понял?

Томас что-то униженно проскулил.

— Ползи отсюда, гадина, пока я пострашней чего не удумал! — добавил герцог.

— Зря вы не позволили мне его убить, — заметил Шарц, когда Томас уполз, поскуливая.

— Руки марать об такого, — отмахнулся герцог.

— Таких, как он, лучше ампутировать сразу, — покачал головой доктор Хью. — А то ведь еще заражение начнется.

Дрожащие неловкие пальцы не удержали бутылку. Расплескивая остатки вина, она укатилась под стол, моментом напустив вокруг себя лужу и глядя на Томаса ехидным глазом горлышка. На миг ему показалось, что она подмигнула.

— Вот… обмочилась, а теперь еще… издевается… — пьяно пробормотал Томас и попытался ударить гадкую бутылку ногой, но промахнулся и заехал коленом в столешницу.

Стало больно. Томас заплакал от обиды на жестокий, несправедливый окружающий мир.

Почему одни рождаются хитрыми, пронырливыми Хьюго Одделлами, на которых так и сыплются милости, или даже и вовсе милордами герцогами, которые сами все эти милости раздают, могут дать, а могут и себе оставить, а другие рождаются несчастными Томасами, всю жизнь вынужденными этих самых милостей добиваться? А потом их просто берут и вышвыривают вон, без гроша за душой, погибать от отчаяния и голодной смерти.

Томас двумя пальцами подцепил голубиное крылышко в имбирном меду, с минуту смотрел на него, а потом с рыданием швырнул обратно на серебряное блюдо. Он не может есть! Не может. Вот до чего его довели…

Даже собственные громкие рыдания не могли заглушить насмешки и хохот, до сих пор звучащие у него в ушах. Крепчайшее вино темнило ум, не заливая память. Уж сколько времени прошло, а он все еще помнит, как полз, не смея поднять головы, и каждый встречный спрашивал, что это с ним случилось. И ему раз за разом приходилось отвечать: распоряжение милорда герцога… распоряжение милорда герцога… распоряжение… А самым настырным еще и объяснять, за что да почему. А отвратительные всезнайки из числа его вчерашних приятелей шли по пятам, перетолковывая все, что он говорил, в самом мерзком и неблагородном свете. Иными словами, он был многократно оболган и оклеветан еще до того, как покинул замок.

Ему показалось, что худшее позади, когда за ним захлопнулись ворота. Как же жестоко он ошибался! Поистине злой рок бессердечен к слабым и милосердным, только сильных и жестоких он минует.